Кровавый конец эпохи сталинизма
Сталин у меня ассоциируется с массовыми расстрелами, репрессиями, страхом. Но не смотря на это он был великим вождем, действительно великим и заслуживает большого уважения. Вокруг Сталина множество мифов и фальшивки, даже его смерть это одна большая загадка. А смерть Сталина стало настоящим потрясением для людей, ведь он был полубогом. Но и после его смерти сталинизм не закончился, впереди были еще кровавые похороны.
В народной памяти похороны Сталина запечатлелись чудовищными давками на Трубной площади, в которых погибло немало людей. Кажется, что Сталин и после смерти захотел хлебнуть человеческой крови...
Точная цифра погибших неизвестна до сих пор, но это более1500 человек. А причиной давки стало то, что попасть на Пушкинскую улицу «к Сталину» можно было только коленцами с Трубной площади, где были выгорожены тяжелыми военными машинами два узких прохода на Неглинку. Вся Трубная была запружена, а проходы шириной в тротуар — вдоль линии домов по ту и по другую сторону площади — были к тому же изогнуты буквой Г. И вот там, на сгибе, народ в основном и давился.
Из воспоминаний поэта Е.Евтушенко:
«Живым Сталина практически никто не видел. Или только издалека, на демонстрации. Телевидения тоже, практически, не было. Видели только в хронике: перед каждым сеансом в кинотеатре шла хроника. Так мы видели Сталина живым. Поэтому когда объявили, что доступ к телу Сталина открыт, то все сразу туда побежали. Все понимали, что будет давка. Но не догадывались какая… Вот я побежал от 4-й Мещанской (это напротив кинотеатра «Форум»), едва услышав по радио это известие… Ну и люди вокруг бежали. Забыв про работу, бежали… Меня всегда спрашивают, особенно за границей: «А при чем тут Чарли Чаплин?» Там, в фильме, показан человек в котелке и гриме Чарли Чаплина. А я видел его. Это был, видимо, клоун из цирка на Цветном бульваре, и он бежал, даже не отклеив чаплинские усики. Там были лилипуты — и я их тоже в фильм поместил. Почему я бежал? Я понял, что произошло какое-то уникальное событие. Вот: было чувство уникальности. Не могу сказать, что мною вела любовь к Сталину. Но это не было и обычное любопытство. Я хотел видеть, что происходит. И когда мы все туда попали, на Трубную площадь, с бульваров, с двух сторон, начала надвигаться огромная толпа. А там Трубную от продолжения Неглинки отделяли грузовики. И толпам, подошедшим со всех трех сторон, надо было просачиваться в узкие проходы с двух сторон площади между домами и этими грузовиками. Толпа прижимала к светофору, и только косточки хрустели… Помню дом, где теперь театр-школа современной пьесы, — там на углу был светофор, на котором было насмерть распято несколько человек на моих глазах. Насмерть!
В каких-то местах приходилось просто поджимать ноги, потому что шли по мясу. Помню грузовик и офицера, которому передавали детей. Потому что и с детьми бежали… Детей там передавали по рукам, над толпой. Еще помню картину, которую мне не забыть никогда: трясущееся лицо офицера, которому погибающие люди кричали: «Уберите грузовики! Уберите грузовики!» То, что поставили грузовики, это было преступление. Ну, люди и трещали на этих углах грузовиков. И этот офицер чуть не плакал… И только отвечал: «Указания нет»… Вот это я запомнил. Указание было — поставить, а не убрать. И вот тогда я понял, что это значит — «указания нету». Несчастный человек!
Я там был инициатором одного дела, которое спасло очень многих людей. Не знаю почему, я крикнул людям, чтоб брались за руки, собирались в цепочки. В таких экстремальных ситуациях включается какой-то вид энергии, и мне пришла в голову мысль, чтоб люди, взявшись за руки, рассекали бы этот хаос на сегменты. Ибо водоворот толпы был неуправляем. Не потому, что люди нарочно топтали друг друга: они просто ничего не могли поделать. А цепочки немного успокоили это море… В фильме я хотел восстановить, как это было. Потому что документалистов наших там не было. Там была одна иностранная корреспондентка с фотоаппаратом, но его у нее отобрали — я это показал, — когда она снимала ту толпу, на Трубной.
Обсудить у себя
0
В народной памяти похороны Сталина запечатлелись чудовищными давками на Трубной площади, в которых погибло немало людей. Кажется, что Сталин и после смерти захотел хлебнуть человеческой крови...
Точная цифра погибших неизвестна до сих пор, но это более1500 человек. А причиной давки стало то, что попасть на Пушкинскую улицу «к Сталину» можно было только коленцами с Трубной площади, где были выгорожены тяжелыми военными машинами два узких прохода на Неглинку. Вся Трубная была запружена, а проходы шириной в тротуар — вдоль линии домов по ту и по другую сторону площади — были к тому же изогнуты буквой Г. И вот там, на сгибе, народ в основном и давился.
Из воспоминаний поэта Е.Евтушенко:
«Живым Сталина практически никто не видел. Или только издалека, на демонстрации. Телевидения тоже, практически, не было. Видели только в хронике: перед каждым сеансом в кинотеатре шла хроника. Так мы видели Сталина живым. Поэтому когда объявили, что доступ к телу Сталина открыт, то все сразу туда побежали. Все понимали, что будет давка. Но не догадывались какая… Вот я побежал от 4-й Мещанской (это напротив кинотеатра «Форум»), едва услышав по радио это известие… Ну и люди вокруг бежали. Забыв про работу, бежали… Меня всегда спрашивают, особенно за границей: «А при чем тут Чарли Чаплин?» Там, в фильме, показан человек в котелке и гриме Чарли Чаплина. А я видел его. Это был, видимо, клоун из цирка на Цветном бульваре, и он бежал, даже не отклеив чаплинские усики. Там были лилипуты — и я их тоже в фильм поместил. Почему я бежал? Я понял, что произошло какое-то уникальное событие. Вот: было чувство уникальности. Не могу сказать, что мною вела любовь к Сталину. Но это не было и обычное любопытство. Я хотел видеть, что происходит. И когда мы все туда попали, на Трубную площадь, с бульваров, с двух сторон, начала надвигаться огромная толпа. А там Трубную от продолжения Неглинки отделяли грузовики. И толпам, подошедшим со всех трех сторон, надо было просачиваться в узкие проходы с двух сторон площади между домами и этими грузовиками. Толпа прижимала к светофору, и только косточки хрустели… Помню дом, где теперь театр-школа современной пьесы, — там на углу был светофор, на котором было насмерть распято несколько человек на моих глазах. Насмерть!
В каких-то местах приходилось просто поджимать ноги, потому что шли по мясу. Помню грузовик и офицера, которому передавали детей. Потому что и с детьми бежали… Детей там передавали по рукам, над толпой. Еще помню картину, которую мне не забыть никогда: трясущееся лицо офицера, которому погибающие люди кричали: «Уберите грузовики! Уберите грузовики!» То, что поставили грузовики, это было преступление. Ну, люди и трещали на этих углах грузовиков. И этот офицер чуть не плакал… И только отвечал: «Указания нет»… Вот это я запомнил. Указание было — поставить, а не убрать. И вот тогда я понял, что это значит — «указания нету». Несчастный человек!
Я там был инициатором одного дела, которое спасло очень многих людей. Не знаю почему, я крикнул людям, чтоб брались за руки, собирались в цепочки. В таких экстремальных ситуациях включается какой-то вид энергии, и мне пришла в голову мысль, чтоб люди, взявшись за руки, рассекали бы этот хаос на сегменты. Ибо водоворот толпы был неуправляем. Не потому, что люди нарочно топтали друг друга: они просто ничего не могли поделать. А цепочки немного успокоили это море… В фильме я хотел восстановить, как это было. Потому что документалистов наших там не было. Там была одна иностранная корреспондентка с фотоаппаратом, но его у нее отобрали — я это показал, — когда она снимала ту толпу, на Трубной.
